Сергей Возовиков. Он мог обессмертить родной посёлок…

 

Если бы Судьба действовала по законам справедливости, а не по каким-то своим понятиям - Серёга Возовиков давно бы достиг мировой известности. И принёс бы толику своей заслуженной славы и нашему посёлку, который он так любил и по которому всегда скучал, куда бы не забрасывала его судьба.

Безусловный лидер звена летчиков-космонавтов, заканчивавшего в начале 90-х подготовку к орбитальной деятельности - Сергей, по всеобщему убеждению, имел самые предпочтительные шансы на полёт. На полеты! - один полет способен удовлетворить разве что тщеславие, а для Возовикова Космос был той средой  в которой только и могла бы обрести состоятельность его вечно рвущаяся ввысь душа.  

Дорогу в Космос Серёге преградила браконьерская сеть, злодейски закинутая на дно злополучного Черного моря. И трудно вообразить себе смерть более нелепую и страшную для человека, всю жизнь мечтавшего летать над Землей… Когда почувствовал он, что капроновая удавка не выпустит, когда понял - этот зеленоватый туманный блик Солнца будет последним, что суждено ему видеть в этой своей незаконченной жизни, когда не выдержали и его сильные легкие и солёная горечь ворвется в них холодной и безразличной волной...

В тот день  майор Возовиков вместе с товарищами заканчивал в Ана­пе очередной этап насыщенной и напряжённой подготовки - отрабатывали варианты посадки на воду. Через какие-то часы самолет должен был доставить его домой, где в пред­чувствии отпуска хлопотала со сборами в дом отдыха жена Света, мирно возились дети, ожидали очередного «отходного» друзья.

 …Когда бывший рядом товарищ, с которым они решили понырять в ожидании катера, понял, что в там, глубине произошло что-то невероятное и страшное, он попытался сделать всё, дабы помочь. Но тщетно  нырять так глубоко и обходится без воздуха так долго, как это умел Серёга, никто из его товарищей не мог...

В сознании тех людей, которые знали его, Серёга до того не сочетался со словом «смерть», что первой нашей реакцией было однозначное недоверие страшному сообщению. Не может быть! Серёга – погиб!? Тут какая-то дурацкая ошибка! Ошибки не было...

На Байконуре, возле дерева Гагарина.

И ещё долго уверенности  в том, что наш Возовик больше никогда не приедет, не соберет всех нас, своих друзей-однокашников, за шум­ным столом, не появлялось. Она не появилась и до сих пор. И это, несмотря на то, что, вот уже третье десятилетие, как все наши застольные сборы каждый раз начинаются с поминальной чарки за тех, кому уже не сидеть с нами.  За наших незабвенных Веру Маратканову и Сергея Возовикова...

…Несмотря на то, что под конец своей яркой и трагически недосостоявшейся жизни Серёга стал гражданином другой страны, своей Родиной он считал родной поселок Алатау.  Куда и приезжал при каждом удобном случае.

Наш участок углом сопри­касается с возовиковским, и это предопределило нашу с Серёгой дружбу, особенно в младших классах школы. Достаточно было выйти в сад да специальным образом посвистеть  чтобы через миг твой всегда готовый к малым и большим подвигам товарищ был рядом.

Надо сказать, что нас с ним сильно сближало ещё и отношение к учебе. Учиться мы, в общем и целом, любили не очень страстно - нашей стихией были окрестные поля и всевозможные «внеклассные мероприятия».

 Помню один «поход» на «Бригаду» - это было, наверное, после первого класса, когда мы оба коротали каникулы в школьном лагере. До «Бригады» - отделения подсобного хозяйства Совета министров (СНК), нужно было пройти с километр. Главной тамошней примечательностью считалась в те годы лесополоса, состоявшая из огромных дубов. Именно она, а не само селение, были главной целью «похода».

(Сама «Бригада» была, правда, местом также хорошо известным. Там, среди таинственных садов, хлевов и сараев с квохчущими курями, обитали такие славные персонажи нашего школьного бытия, как Жолда-Жолдас и два нераздельных как сиамские близнецы приятеля – Ковалёв и Никифоров. Это были истинные ветераны начальной школы и славной октябрятской организации!)

Вот там-то, на «Бригаде», в том самом походе, я и упал с дуба. Страсть лазить по деревьям, как я уже говорил, была одной из самых пламенных у нашего, росшего вместе с поселковыми деревьями поколения. И едва увидев развесистые дубы на лесополосе, я, улучив момент отсутствия воспитательской бдительности, решился на рывок к вершине. И, не помню уж почему, рухнул, едва вскарабкавшись на самые нижние ветки. Падение с дуба отозвалось острой болью в лодыжке. Вскочив на ноги, я понял, что стоять мне не так просто. Благо, что воспитательница ничего не видела, и мне удалось убедить её, что всё произошло на ровном месте.

Как получивший ранение, я был отправлен из «похода» домой, в сопровождении Серёги Возовикова - верного товарища и самого близкого соседа. Однако едва мы отошли от резвящихся солагерников, как стало понятно, что идти самостоятельно я не могу. Некоторое время я скакал на одной ноге, а потом – скис окончательно. И тогда верный друг Серёга подставил спину и буквально дотащил меня до дому на собственном горбу! Друг – это друг!

А однажды, в очередную «металлоломную кампанию, приносившую каждую осень новое пополнение ржавого железа в вечную его кучу за школой (никто никогда не увозил его оттуда в переплавку - до следующей осени  кучу постепенно разбирали  поселковые хозяева и умельцы), мы, в пионерском порыве, вдвоем волокли найденный где-то в забурьяненном поле   конный плуг времён коллективизации. Тащили плуг долго, с остановками на отдых, преодолевая по пути овраги и буераки  пока не были остановлены надвинувшейся тем­нотой и разлившейся  Цыганкой, у самой околицы. При­шлось бросить ценную наход­ку на том берегу.

А утром, чуть свет, вызванный условным свистом - я перелез через забор и увидел, что плуг стоит, в огороде у Серёги. Каким образом ему удалось дотянуть его самому, он так и не сказал, но в этом он был весь - сделать в одиночку то, что казалось непосильным и двоим, и при этом вести себя так, как будто всё в порядке вещей.

Особенно ярко эта его черта прояв­лялось в многочисленных спор­тивных мероприятиях, которы­ми была так богата пионерско-комсомольская жизнь нашей   юности. И здесь Серёга блистал в самых разных видах, показы­вая подчас самые невероят­ные результаты. Особым же его коньком были волейбол и лыжи.

В лыжах он вообще творил чудеса. Мог, например, в пер­венстве школы (в беге на «де­сятку») отмахать по ошибке лиш­них три километра и всё же… Выиграть дистанцию! Мог сде­лать сверхусилие «на районе» и прийти первым, несмотря на то, что снег липнет к лыжам двухпудовыми гиря­ми, а болельщик соперника («табаковские»!) не только стреляет по ногам из рогаток, но и обещает «намы­лить шею» в случае выигрыша.

У всех у нас в юности бывали моменты, которые не украшали нашего молодого бытия. Но, положа руку на сердце, не могу припомнить ничего такого про Серёгу. Это был человек неспособный на подлости. Если и случались у него какие-то грехи – то исключительно из-за любви к жизни, и жажды её максимальной полноты!

…К концу школы (а мы «выпустились» в 1975 году) вы­кристаллизовалась его магистральная мечта - летать! Летать на максимально возможных скоростях и на мак­симально возможных высотах. Потому-то после школы путь Возовикова был прям и ясен - в Армавир, в училище летчи­ков ПВО. О космосе, если тог­да и думал, то не говорил - был реалистом.

Позже служил он и в Поль­ше, и на Украине, но после учи­лища несколько лет отлетал над Дальним Востоком. Здесь и со­стоялся как классный лётчик, здесь по существу - «встал на крыло». Выучка в советских войсках ПВО всегда была на уровне -   горючее на учёбе не экономили.

То время пришлось у меня на активный поиск себя и ненавязчивые ски­тания по родной стране (не нынешней – той!). Во время од­ной поездки на БАМ, поздней осенью 1981-го года, я заехал к Серёге, который служил на авиабазе ПВО под  Хабаровском. И по-хоро­шему позавидовал своему то­варищу - у него было всё, чего не было тогда у меня: семья, квартира, солидная зарплата, интересная работа, о которой он мечтал и которой отдался с таким упоением.

В тайге, в пойме Амура

Помню его возбуждение от предстоящих ночных полетов, к которым они тогда только приступили. Это, когда он, минуя бдительных «особистов» и пренебрегая правилами, провёл меня на аэродром. Кому надо я был представлен, как «перегонщик», пригнавший с завода очередной отремонтированный самолёт.

- Моя машина «32», наблю­дай!

Серёга уходит вместе со все­ми, и на крыльце КП остаемся мы, вдвоем с угрюмым докто­ром. Запущенные двигатели начинают прогревать на форсаже, и из маленькой лужи позади самолетов в воздух под­нимается облако водяной пыли. Но вот алчущие неба «МИГи» один за другим выруливают на взлёт. Мимо проползает и ма­шина с номером «32». Серёга машет рукой. Машу в ответ, но ему уже не до меня - самолёт его рвёт с места,  коротко разбегается и ис­чезает в сумрачном небе.

Слоняюсь по КП, жду, веду умные научные беседы с доктором (не знаю, как ныне, но в те времена, в армии, доктора были весьма образованными и начитанными военнослужащими). Че­рез полчаса появляется Серё­га. Перекусить. Чтобы снова кинулся в чёрные объятия неба.

Во время очередного явле­ния в КП его взгляд вдруг при­обретает тот родной и озорной оттенок, так хорошо знакомый всем его друзьям.

- Хочешь прокатиться на «спарке»?

Еще бы не хотеть!

- Сейчас устроим, - он ухо­дит, но спустя несколько минут возвращается обескуражен­ный. – От, блин! Не получится. Где-то кто-то упал, и все полеты отменили. Пока не выяснят причины.

С аэродрома возвращаемся в полвторого ночи. Над нами сверкают крупные голубые звезды. Шаги гулко отдаются в морозном воздухе. Тянет на откровения.

- Серёга, хочешь в космос?

- !.? Боюсь… Там ведь такая медкомиссия, которая не оставляет шансов. Если  забракуют - автоматически вылечу и из ПВО…

На "бурановском старте"

...Но в космос уже тогда он хотел, и хотел - сильно. Так, что спустя несколько лет не побоялся ни этой сверхко­миссии, ни полного отсутствия всяческого блата. Медицинский барьер он преодолел один из нескольких сотен. Но впереди было самое страшное - собеседование в ЦК КПСС. А в ЦК хотели знать, почему в школе хромало пове­дение, и почему грубил началь­ству в училище, а, главное, разделяет ли линию партии? Конечно, куда деваться, он разделял, недаром же вступил в эту самую партию: знал, что космос в СССР - удел пар­тийных.

Одна из последних наших встреч произошла на Байконуре. Я ехал в пустыню, к архе­ологам на Алтын-Асар, а Серё­га проходил очередной этап предполётной подготовки по космической программе. Первым делом он потащил меня на «17-ю пло­щадку» знакомить с друзьями и коллегами. Мы подоспели в космическую гостиницу к са­мому разгулу. Было шумно, весело и бестолково. Волков, Викторенко, Аубакиров, Мусабаев. Простые, доступные и тогда ещё никому не известные ре­бята из Серёгиного звена. На­пыщенные коллеги-журналис­ты – тоже кандидаты на космичес­кий полет (был такой несостоявшийся проект).

Оказывается, что только утром часть из них закончила суточ­ный эксперимент на выжива­ние в пустыне (во время кото­рого Серёга потерял 4 килог­рамма). По этому поводу и гу­дели. Гусарствовали.

- Я думаю, что Возовиков самый реальный кандидат на будущие полеты, - уверенно сказал тогда космический авторитет Во­лков...

На Байконуре вместе с Тохтаром Аубакировым

О фото: конечно же, у меня сохранилось множество фото моего школьного товарища. Но тут я хотел бы поместить те, которые снимал в 1981-м на авиабазе под Хабаровском (и самом Хабаровске) и сделанные десять лет спустя на Байконуре.

Культ Самоделкина.

Культовым героем советской детворы был Самоделкин – эдакий нелепый, но в доску родной человечек, напоминавший карикатурного робота. А одним из самых обычных журналов в каждой второй семье нашего посёлка был горячо любимый «Юный техник».

Труд в СССР - не считался чем-то зазорным и унизительным. Хотя под самим термином понималось то, что и было заложено изначально в само понятие труда. Не труд, где-нибудь на бирже, или на рынке ценных бумаг, и даже не труд в какой-нибудь конторе, или за прилавком, а именно тот, созидательный труд, продукт которого можно было не только представлять, но и подержать в руках. Тот труд, который «сделал из обезьяны и человека», и который был в стране единственным мерилом ценности этого самого человека. Тот труд, которому суждено было стать «владыкой мира».

Кто забыл – напомню, по 14 статье Конституции СССР, положение человека в нашем обществе определял «общественно полезный труд и его результаты».   При этом, «контроль за мерой труда» («и потребления»!) осуществляло исключительно государство. В соответствии с основополагающим принципом социализма – «От каждого по способностям, каждому по труду». А так как труд в СССР считался не только способом получения материальных благ и продуктов потребления, но  ещё - и предметом доблести, вершимой «во благо и во имя человека», то приучать к такому труду и к такому отношению нас начинали сызмальства. Как в семье, так и в школе.

В школе уроки труда велись с младших классов. Из полученных тогда навыков, сохранившихся доселе – не только умение пришить пуговицу, но и архаичный навык по штопке носков. В младших классах все уроки вела одна учительница, а потому – такая немужская специфика.

Позже нас разделили, девочек – направо (изучать домоводство), а мальчиков – налево (столярничать, слесарничать и осваивать азы  машиноведения).  Труд, пацанам, преподавал незабвенный Вениамин Алексеевич (не помню фамилию), под чутким руководством которого были перепилены пилами сотни брусков, ошкурены и оструганы рубанками тысячи досок, перебиты молотками десятки тысяча гвоздей и великое множество пальцев.

Подобно настоящему пролетарию, наш «Веня» нежно дружил с зелёным змием и мог придти на урок не совсем в адекватном состоянии, что, как ни странно, всегда сходило ему с рук.  И это, думаю, говорило о нашем добром отношении друг к другу – хотя шума и шалостей на уроках труда было предостаточно, никаких конфликтов с учителем не было.

Кабинет труда располагался на первом этаже в крайней северо-восточной аудитории – запах свежей древесины и олифы оттуда был столь сильным, что перебивал амбре, исходящее не только от педагога, но и из мужского туалета, что был напротив. Из продуктов, которые мы делали своими руками, помню – табуретки  (на которых никто никогда не сидел) и скворечники (которые каждую весну мы развешивали на деревьях).

В старших классах вместо труда у нас было машиноведение, которое вёл Владимир Фёдорович Шавлинский, директор станции юных техников - в мастерских, на этой самой станции. Там мы работали на настоящих станках – токарных, сверлильных, фрезерных. Ярко запал момент, когда один соклассник  засунул в токарный станок заготовку и запорол резец. Авария сопровождалась страшным шумом – сначала визжал станок, а потом кричал учитель: «Что за (…)! Это же - дюраль! Ты бы ещё (…) свои туда засунул!»  С тех пор все мы хорошо усвоили, что совать в станок дюраль, то же самое, как засунуть туда (…). Объяснение было доходчивым и ясным. Тот соклассник, правда, жизнь свою со станками не связал - он занимается политтехнологиями в Москве.

Но самыми любимыми занятиями были те, на которых Шавлинский учил нас водить мотоциклы, целым парком которых располагала в те годы Станция юных техников. В основном это были аскетичные аппараты «ИЖ». Но помню, что опробовали и тяжёлый «Урал» с коляской. Нашим учебным треком был поселковый стадион и ещё - какой-то пустырь за школой.

Однажды, один из одноклассников так резко рванул ручку «газа», что мотоцикл буквально вздыбился и вырвался из-под наездника. Так что  тому пришлось бежать за машиной, которая, весело урча, катилась впереди на заднем колесе. Отпустить мотоцикл или, на худой конец, ручку газа, мотоциклист не догадался. Неизвестно сколько бы он бегал, не окажись впереди густых зарослей тёрна. Оставшуюся часть урока мы вытаскивали аппарат из колючей чащи, а наш одноклассник получал равномерные порции сермяжной правды от учителя и насмешек от других…

Семья учителей Шавлинских. Валентина Александровна преподавала у нас биологию.

Однако была среди поселковых мальчишек солидная прослойка тех, кто не удовлетворялся программой школьных уроков, и для которых станция юных техников (а у нас в посёлке работала Областная Станция!) стала вторым домом, а потребность сотворить что-нибудь своими руками – потребностью души. Самым «элитным»   был, конечно, кружок «авто-мото».  Пацаны на «картах» и мотоциклах вызывали дикую зависть у тех, кого туда по каким-то причинам не брали. Но взять всех было попросту невозможно, а хотели в этот кружок все.

Ещё на Станции были знатные моделисты и конструкторы, которые занимались в авиамодельном, судостроительном и ракетном кружках. И радио-технический кружок, который, если не ошибаюсь, вёл Валерий Григорьев. Об интенсивности занятий красноречиво свидетельствовало то, что редкий вечер в посёлке обходился без того, чтобы по улицам не пронеслись на тренировку сорвиголовы на картах, или откуда-нибудь из-за околицы не донёсся форсированный и надсадный рёв моторов кружащейся над полем авиамодели.

Что и говорить, многие из наших земляков становились участниками, призёрами и победителями соревнований самого разного ранга. Может быть – даже Союзного уровня (не удивлюсь). Сам я, правда, моделированием не занимался (как и авто-мото), но мимо Станции юных техников не прошёл. Ведь именно тут находился ещё и кино-фото кружок (про который я ещё обязательно расскажу) которым руководил Евгений Иосифович Жуков. Снимки которого, конечно же, очень часто, так или иначе, связаны с нашей Станцией.

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

Если кто-то кого-то (что-то) узнаёт - не стесняйтесь черкнуть пару строк...

Осенний марафон 1968

В прошлый раз я говорил о том, что во времена моего детства, природа находилась к жителям посёлка гораздо ближе, чем ныне. И была куда более живой. А главное - и мы, и наши родители, особо  не боялись  этой близости. Родителей не волновало, что "кто-то пошёл за речку", или что "дети одни играют где-то там в казаки-разбойники". И не из-за какой-то их чёрствости и отсутствия чадолюбия, а скорее потому, что окружение посёлка считалось вполне безопасным в те годы.

Это была «наша территория». Территория игр, беготни, маленьких приключений и … больших соревнований. Благодаря фототеке Евгения Иосифовича Жукова, я вспомнил про одну школьную традицию, которая имела место во времена «изначальной школы». А именно – традиционные осенние кроссы «по пересечённой местности». В них участвовали все классы – с 1-го по 10-й. А проходили они в ближайших окрестностях школы, где, собственно, и начиналась эта самая местность. На приводимых снимках – кросс, который, я думаю, состоялся осенью 1967-го, или 1968-го года. Место поведения – где-то между посёлком и Бригадой.

Кроме воскрешённого фотографиями, в памяти сохранились ощущения. Осенние запахи увядающих полей. Возбуждающее волнение школьной толпы, выстроенной в нестройные ряды. Подбадривающие крики болельщиков (в диапазоне – от тонкого, почти комариного писка малышей, через поросячий визг девчонок, тирольский фальцет ломающихся голосов старшеклассников, к степенным басам взрослых). Густая и пропахшая солнцем пыль - от разбитой сотнями бегунов тропы. Учащённое сердцебиение на старте. Отчаянная нехватка кислорода на финише. Нетерпеливое ожидание оглашения результатов. И ещё что-то такое, что   безвозвратно утерялось вместе с детством…

Е. И. Жуков с учениками по фотокружку освящает событие.

На старте - наша любимая Любовь Михайловна

Старт дан. По-моему, в чёрных штанах - Света Рудамётова (?)

По-моему, на переднем плане - Шура Пэн. Выпуск 1970-го?

Мои одноклассницы: Лена Жукова, Тома Биттибаева, Ира Баркалова...

Учителя: Михаил Миронович, ..., Любовь Михайловна, Раиса Гавриловна, Елена Габбасовна, Валентина Ивановна.

На финише: Вячеслав Павлович Черняев и Лившиц

Первые года. Пересечённая местность (1).

Вокруг посёлка в 60-е – 70-е годы была классическая «пересечённая местность». Со множеством холмов, балок, оврагов и курганов. К тому же, местами, обильно поросшая древесной и кустарной растительностью. Поля ещё не были снивелированы бульдозерами, окрестности – застроены дачами, а лесополосы – вырублены на дрова.

Потому, можно точно сказать, что наша жизнь была куда «ближе к природе», чем жизнь нынешних жителей посёлка. Не случайно, особенно в первые годы, обычным воскресным отдыхом земляков, были пикники за околицей, походы «за речку», выходы «за подснежниками», «за тюльпанами» (всего этого тогда было в достатке в непосредственной близости), «за грибами», «за тёрном». Ведь в самом посёлке тени и уюта в несколько первых лет существования было немного. Потому отдыхать на такую близкую природу выходили капитально, на целые выходные дни, стелили в пахучей траве принесённые одеяла и … отрывались по полной.

Настоящими праздниками были и приготовления шашлыков, когда несколько дружеских семей (тогда дружили семьями), с ведром маринованного мяса, пивом, закусками, футбольным мячом, гитарой, связкой саксаула – в условленный час выдвигались за Цыганку, к вековым тополям, которые и получили название Шашлычных. Никогда после мне не доводилось вкушать такого вкусного шашлыка, как тогда, на заре моего детства,  в уютной тени Шашлычных тополей, под  такой умиротворяющий шелест их глянцевой листвы.

Но пиво и закуска были вовсе не определяющим моментом общения с природой молодых жителей молодого посёлка. Выходили за околицу и просто поиграть в волейбол или футбол, а то и … пройтись с ружьишком. В посёлке было несколько человек, которых все знали, как бывалых охотников. У нас на улице, например, таковым был дядя Женя Кравченко. Его и вправду можно было встретить «в полях» с двустволкой и патронташем, в обществе рыжего сеттера. Было и ещё несколько таких же охотников-любителей. Правда, про их охотничьи трофеи и подвиги мне ничего не известно, но … в этом ли главное удовольствие от охоты?

Что до самой природы, то, в те, первые годы, она по инерции всё ещё не могла осознать своих новых границ, и постоянно вторгалось на в территорию, уже отторгнутую людьми. Уже – враждебную. На улицы частенько забегали лисы, обитавшие в окрестных терновниках, а по садам, ещё не ограниченным заборами, простецки шныряли симпатичные ёжики. Черепахи, которых в изобилии собирали по полям, были привычными «домашними любимицами».

А одними из самых привычных персонажей «доисторической» фауны были многочисленные змеи, особенно часто встречавшиеся на нашей окраинной улице Садовой. Змеи свободно ползали не только вокруг домов, но и забирались во внутрь. Помню, однажды, сосед (Орест Кавригин), уходя с обеденного перерыва, в спешке захлопнул входную дверь и защемил ею здоровую «гадюку», которая вознамеривалась как раз заползти в дом. Так и не заметив аспида. И, пока он не вернулся обратно, мы, соседские дети, всё бегали смотреть, как бьётся хвост зажатой дверью змеи!

«Гадюками» в те годы объявлялись все змеи, за исключением, быть может, лишь характерных чёрных ужей. И это - было приговором. Змею, встреченную у дома, как и змею, увиденную в поле, уничтожали без всяких сомнений. Это уже позже, когда я начал заниматься зоологией, я понял, что подавляющее количество уничтоженных тогда «ядовитых гадюк», относилось к безобидным и полезным полозам.

Одну из последних змей возле дома мы поймали в начале 80-х, когда перестилали пол в коридоре. Это был длинный и красивый уж, с ярко-оранжевыми пятнами на голове. Я посадил его в трёхлитровую банку и вынес «за речку». Но этот акт выстраданного гуманизма  уже не спасал наших змей от тотального истребления.

Последний раз я встретил в окрестностях посёлка полоза лет пять назад, возле БАКа…

…Вообще, если говорить про природную среду вокруг посёлка, то за полвека она поменялась кардинально. Окрестности лишились всех крупных деревьев, уничтоженных браконьерами и дровосеками в мутные годы. (И первыми пропали наши Шашлычные тополя.) Пропали и «курганы» - наши лыжные горки,  на которых мы когда-то самозабвенно проводили короткие зимние дни. Ушли в прошлое весенние пригорки, поросшие сплошными коврами цветущих подснежников и жёлтых тюльпанов.

Вместе со змеями исчезли и черепахи, и ежи, и жабы, довольно многочисленные в прежние годы. Перестали появляться такие обычные некогда степные птицы, как удоды. Практически исчезли скворцы, для которых каждую весну на молодых деревьях вывешивались новые скворечники – и это было своеобразным ежегодным ритуалом. Перестали мелькать и ласточки со стрижами – в ранние годы они, помнится, даже устраивали свои причудливые гнёзда под крышей нашей прихожей. Даже соловьи, из-за которых, некогда, большой проблемой было уснуть в саду (это, правда, в более поздние годы), теперь поют где-то в отдалении.

Хотя, появились и новосёлы. Крикливые майны  (выжившие скворцов), красивые жёлтые иволги, большие синицы (потеснившие неугомонных воробьёв нашего детства), невидимые кукушки и монотонно кричащие по ночам совки-сплюшки. А ещё - серые крысы, о которых мы раньше и не слышали…

Интересно - за последние годы как-то стремительно заросли многочисленные тропы вокруг посёлка. Знакомые с самого раннего детства. По ним наши, поселковые, гуляли многие десятилетия. «В полях» и «за речкой» теперь крайне редко можно встретить гуляющих. Люди, от чего-то, практически перестали интересоваться своей окружающей природой. Так сильно поменялись?

О фото: на этих снимках, 1960 - 65 годов, сделанных отцом, Вячеславом Фёдоровичем Михайловым, те места, которые были "за речкой".

Середина 80-х. Последняя стройка социализма.

Мне отрадно, что этот проект стал читаемым и ожидаемым. И даже обзавёлся другими авторами, готовыми привнести в него и свою память (и любовь к нашему общему прошлому). Сегодня я предлагаю небольшой экскурс Татьяны Кушулун про то, свидетелем чего сам я был лишь постольку-поскольку. Речь - о последней стройке эпохи СССР. Даже не стройке - пристройке, которая, тем не менее, сыграла свою роль в жизни многих жителей нашего посёлка. И хотя для моего поколения, понятие "школа" всё же вряд ли выйдет за рамки старого двухэтажного здания - "новая школа", построенная благодаря энергии Л. С. Ткачук, всё равно - не чужая. Тут, в зале, мы ещё долгие годы гоняли вечерами по спортзалу баскетбольный мячик, здесь приходилось бывать на родительских собраниях уже не в качестве учеников. Тут же, в школьной столовой, одно время собирались на поминках по тем землякам, которые, увы, уже не пройдут с нами по улицам родного посёлка...

Татьяна Кушулун: ИСТОРИЯ О ТОМ, КАК ШКОЛА НОМЕР 7 ИЗ БУКВЫ "П" "ОКВАДРАТИЛАСЬ" ДО БУКВЫ "О" 

Школа в нашем любимом Алатау первоначально имела традиционную форму "буквой П". Милое уютное двухэтажное здание, каких множество в постсоветском пространстве. Росла численность населения и места стало  маловато. Либо переходить на трёхсменку, либо срочно что-то предпринимать. На этом основании был составлен соответствующий документ и отправлен по инстанциям. 

К тому времени, когда бумаги превратились в заказ проектному институту, документация гласила, что в здание школы номер 7 не вмещаются более 700 учащихся. Сложно сказать, было ли это чьим-то умыслом или рассеянностью,  следствием некорректного составления или прочтения документа... Столько учащихся собственно и было в нашей школе на тот момент. Но так как документы гласили, будто все 700 в школу не вмещаются, именно на такое количество учащихся и спроектировали пристройку, по сути - отдельную новую школу, благодаря которой вид сверху из буквы "П" превратился почти в букву "О".

Когда ошибка обнаружилась, пришлось доказывать, что посёлок растёт и большая школа ему необходима. Для этого предоставлялись документы о планах ИЯФа создать новые лаборатории и так далее и тому подобное. В принципе это соответствовало тогдашней политике государства. После 27-го съезда компартии, школы и детские сады строились по всей территории Советского союза. Моя мама, Людмила Александровна Кушулун, тогда работала в том самом проектном институте, она вспоминает, что в конце восьмидесятых они были завалены работой по проектированию детских учреждений и универсамов. В итоге решили: новой школе быть! 

ЛЮДМИЛА СЕМЁНОВНА ТКАЧУК - ГЛАВНЫЙ ДВИЖЕТЕЛЬ СТРОЙКИ

Вот и проект готов, и средства под строительство выделены. Но это было только начало. Для того, чтобы новое здание построили качественно и в назначенный срок, предстояло приложить много усилий. Огромный вклад во всю эту историю с постройкой новой школы внесла Людмила Семёновна Ткачук - тогдашний директор школы. Именно она была инициатором всего процесса. И на её хрупкие плечи легла нелёгкая задача: дотолкать, допинать строительство до счастливого финала.

О Людмиле Семёновне я могу говорить долго и с удовольствием. В ней удивительным образом совпали природная интеллигентность,  человечность и талант руководителя. Пятьдесят лет в нашей школе. Пятьдесят лет работы с детьми, сотрудничества с учителями, общения с родителями. Она - желанный гость на встречах выпускников, душевный человек, отличный рассказчик, приятный собеседник. Полвека ответной любви и уважения со стороны учеников, их родителей. Это немало!

Новое здание школы строилось в течение двух лет. Эти два года Людмила Семёновна называет самыми трудными и страшными в её педагогической жизни. Во-первых, ей пришлось вникать в строительную специфику - предмет прежде неизученный. Во-вторых, приходилось выполнять и организационную, и административную, и просто физическую работу в большом объёме, совмещая всё это с директорскими обязанностями и ведением уроков. Два года радения за новое здание без отпуска и отдыха! 

ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА: ВОСПОМИНАНИЯ ЛЮДМИЛЫ СЕМЁНОВНЫ  

Л.С."Посёлок расширялся, поставили физкорпус, новые вычислительные машины. Был большой приток специалистов. Новое здание стало вопросом необходимости. Мне, как директору школы, приходилось ездить в министерство образования со всеми выкладками и доказывать это. Рассматривались проекты, старались учесть нужды школы. В новом здании был и актовый зал с полноценным оборудованием для просмотра кинофильмов - фактически кинотеатр. Предусматривались специально оборудованные кабинеты, просторная столовая, помещение под кафе и многое другое. С трудом дело продвигалось. Нужно было всего добиваться, каждую мелочь выбивать. Не очень богатая республика была на тот момент. 

Много трудностей было связано с рабочими. Хотели контракт заключить со СМУ 26. Почему я стремилась к этому - они жили в посёлке, являлись фактически  родителями наших учеников, и у меня была вера, что они заинтересованы в строительстве и отнесутся очень серьёзно. Но у СМУ 26 было много контрактов в городе, и они отказались браться за нашу школу. В итоге строителей, с которыми был заключён контракт, привозили откуда-то и увозили. Началось строительство.

Конечно, нужно было очень много внимания уделять стройке, и на это моё внимание рабочие жаловались своему начальству. Было и смешно, и грустно, когда строители, набрав барматухи в местном магазине, напивались и спали вповалку на горах битого кирпича. А мне приходилось брать швабру и расталкивать их, приговаривая, что скоро учебный год и нужно всё закончить. Рабочие говорили прорабу, что у меня вместо сердца - партбилет. Они прятались от меня на второй этаж, думали, что я туда не доберусь, но я карабкалась и по строительным мосткам. Приходилось контролировать расход строительных материалов. Это было для меня страшное дело. Рабочие ругали меня, возмущались, а я всё равно требовала от них качественно выполнять работу."

ЗАПОЛНЕНИЕ ПРОСТРАНСТВА или КРАСОТА - СТРАШНАЯ СИЛА!

Трудно было не только контролировать строительство. Школу предстояло заполнить мебелью и аппаратурой. Всего этого нужно было выписать и привезти: загрузить, выгрузить, установить на месте. И тут большую роль сыграли красота и обаяние. Прежде всего, как я полагаю, - нашего замечательного директора. А ещё - наших физруков: Анатолия Владимировича и Сергея Борисовича. Людмила Семёновна брала их с собой потому, что необходима была мужская сила. А они очаровывали работниц учреждений, от которых зависела укомплектованность нашей школы, да не забывали приговаривать, что мол, нам бы ещё и то не помешало, и этого бы побольше...  

Л.С."Чего бы я ни добивалась в жизни, мне и в голову не приходило давать кому-то взятки. Мне повезло с Толей и Сергеем Борисовичем. Они ж у нас красавцы были! А там - молодые девочки. Они повлюблялись в наших учителей. Такая была интересная ситуация. Девчонки млели от их шуток-прибауток и выписывали нужное."

"А где же ваш Д'Артаньян?" - вопрошали девушки, когда Людмила Семёновна приезжала одна. Как вы догадываетесь, они были пленены образом Анатолия Владимировича Маркова. Чернявый, усатый, стройный - он действительно смахивал на популярного в то время киногероя.

ПОМОЩНИКИ ОТ МАЛА ДО ВЕЛИКА 

У всего есть плюсы и минусы. Удалённость от города добавляла сложности процессу, зато помогала наша автобаза. Они предоставляли грузовой транспорт. В кабину грузовика садилась Людмила Семёновна, а в кузове замаскировывался наш замечательный завхоз Виктор Павлович. В город грузовик не впускали. Приходилось пересаживаться на городской транспорт, чтобы

заполнить все необходимые разрешения в центре города, потом возвращаться к грузовику,  ехать на склад, искать грузчиков... К школе, зачастую, приезжали поздно вечером.

Машину нужно было отпускать, а значит тянуть с разгрузкой нельзя. Разгружали и носили мебель старшеклассники, учителя, родители. А когда машина приходила совсем поздно, Людмиле Семёновне приходилось стучать в двери домов, стоящих напротив школы и просить о помощи их жителей.

Л.С."Надо отдать должное жителям улицы Космонавтов - они не роптали, а всегда принимали активное участие в разгрузке аппаратуры."

Л.С."Ещё один интересный момент был. Поехали мы получать в актовый зал кресла с нашим замечательным завхозом Виктором Палычем.   Тут играют мальчишки-шестилеточки. Вооружены: палочки, пистолеты за поясом. Я позвала их и попросила помочь. Детали  лёгонькие были. А один малыш подошёл и говорит: "Тётенька, мы ещё не учимся в школе, мы в садике." Я убедила их, что они будут обязательно учиться в нашей школе и сидеть на этих стульчиках. И ребятишки помогали носить спиночки и подлокотники для кресел."

УСПЕТЬ ВОВРЕМЯ - ЭТО КРУТО!

К сентябрю школу торжественно сдали. Строительная компания вручила руководству ключ от нового здания. Начались занятия в одну смену. Это было великое достижение и великое удобство и для родителей, и для детей! Ребята занимались в новых кабинетах, им показывали широкоформатные фильмы, праздники стали проводиться в новеньком актовом зале. Появился ещё один спортивный зал больше и современнее предыдущего.

Л.С."Я считаю, что хоть и не я лично, но под моим руководством, я поставила себе памятник в посёлке. Ушло много сил, здоровья, нервов. Но я удовлетворена тем, что мы вместе сделали очень хорошее дело. Мы просто успели вовремя сделать это, и вдруг - перестройка. Буквально сразу!"

Построили! Успели! И это действительно было чудом. Если бы со строительством немного затянули, достроить стало бы практически невозможно. Как не повезло дому возле нижней остановки! Начало перестройки стало концом его строительству. И теперь этот мрачный памятник переходному периоду медленно разрушается, зияя пустыми глазницами окон. А школа продолжает жить. После капитального ремонта она обогатилась новыми окнами, и даже новыми классами вместо рекреаций. В неё приходят дети и внуки тех, кто когда-то её закончил.

ПОСТСКРИПТУМ

 Когда-то существовал альбом, где в фотографиях была отражена история школы и посёлка. Во время встреч выпускников вывешивались а актовом зале наклеенные на зелёные листы картона фотографии и выпускники узнавали себя на них. Но однажды, когда Людмила Семёновна уехала в отпуск, а в школе случился очередной ремонт, альбом попросту выбросили на помойку. Наша история показалась кому-то ненужным хламом. Грустно это и обидно! Если у вас или ваших знакомых сохранились эти фото, давайте восстановим альбом в этом проекте! Фотографии  останутся у вас, их нужно просто отсканировать! Был какой-то отдел в институте, назывался он ОНТИ. Вот они и создавали эту фотолетопись школы. Ау, где вы? 

Эпитафия Дому Культуры.

Дом Культуры, для такого замкнутого пространства, как наш посёлок – всегда соответствовал своему названию. Он появился где-то в середине 60-х и прожил яркую, но, увы, короткую жизнь. В конце века от ДК остался уже только остов, а годы недавнего строительного бума прибавили лишь надёжный забор вокруг этих ординарных руин советской эпохи. Не думаю, что останки эти так же дороги их нынешним хозяевам (а раз есть забор – должны быть и хозяева), как дорога память о них тем, кто знал это место живым и востребованным. 

Дом Культуры в былые времена был ведь настоящим центром нашей поселковой жизни. Сюда приходили не только для того, чтобы поднабраться навыков в каком-нибудь кружке, послушать лекцию, посмотреть на приезжих актёров, взять книжку в библиотеке или посмотреть новую фильму. Это был своеобразный центр публичной жизни посёлка – этакая духовная агора, куда можно было прийти просто так, без дела (вахтёры пускали всех – не спрашивая особо про цель визита), и не только скоротать вечер, но и ... найти свою судьбу.

Множество наших земляков   встретили своё счастье именно под сводами этого типового Дома Культуры. Ведь тут проистекало не только главное молодёжное действо – танцы (в начале - под воющий звук гитар местных ВИА, а позже, с начала 80-х, во многом благодаря стараниям моего приятеля Толика Виницкого – на дискотеке). Тут проводились всякие тематические вечера и встречи, отмечались события поселкового и мирового масштаба, и тут же, на втором этаже юго-восточного флигеля, располагался знаменитый Дом Учёных – клуб, вообще-то не имевший аналогов в советском Казахстане. О нём я ещё ничего не писал, но это – впереди.

Благодаря существованию Дома Учёных, нынешние руины нашего ДК можно было бы превратить в памятник ЮНЕСКО – потому что в нём, без натяжек, перебывал весь цвет советского театрального искусства, множество заслуженных деятелей науки, выдающиеся художники, спортсмены и космонавты самого первого призыва. Так что – облепите оставшиеся стены мемориальными досками «Здесь был…» - и получите памятник, равного которому в Казахстане нет!

Ниже я помещаю небольшой и тёплый этюд, в тему, присланный Татьяной Кушулун. Хочу лишь добавить, что в стенах нашего ДК побывал и сам Владимир Высоцкий, вместе с коллегами по Театру на Таганке он приезжал на встречу в Дом Учёных. И спел несколько только что придуманных песен: «Козла отпущения», «Свадьбу». Мне, несмотря на возраст, довелось нелегально присутствовать на том вечере – и я про него ещё также обязательно вспомню.

Вот как Татьяна Кушулун вспоминает Дом Культуры своего детства:

«В каждом времени свои прелести. Одна из прелестей семидесятых и не только годов прошлого века – это кочующие по домам культуры артисты. Сейчас сложно даже представить, какие восхитительные жемчужины таланта могли выступать в любом сельском или поселковом клубе. У всего есть как минимум две стороны. Для зрителей – это было прекрасно. Можно было встретиться с потрясающими людьми, не выезжая из своего населённого пункта. Для артистов – это была возможность прибавить какую-то невеликую сумму к своей невеликой зарплате, а заодно пообщаться со зрителями.

Родители взяли меня на концерт бардов. Это слово было для меня таинственным и непонятным. В принципе, я и сегодня не взялась бы дать точного и однозначного определения понятию «бард». Приглашены они были в дом культуры, о котором я хочу рассказать посмертно. Это роскошное учреждение пало жертвой переходного периода из социализма в капитализм.

Сначала широкое крыльцо во весь фасад. Мы обожали играть там в догонялки. Несколько двустворчатых дверей и две кассы, билеты из которых можно было продавать хоть внутри помещения, хоть снаружи. Потом холл, умощённый гранитными плитами. По ним было здорово, разбежавшись, кататься в чешках. В глубине холла – гардеробная. В правой стороне – лестница на второй этаж в огромное помещение. С внешней стороны - окна во всю стену, с внутренней - огромное панно, посвящённое научному прогрессу, да метра по два высотой зеркала от пола и по всей длине стены со станками для занятий танцами, в глубине – сцена. В этом же доме культуры располагалась библиотека, музыкальная и художественная студии, всевозможные помещения для других кружков, куда любой ребёнок мог записаться; дом учёных; и туалеты, по проходу в которые мог бы без проблем проехать грузовик; холл с огромными растениями в бочках, залитый солнцем и, конечно, огромный зрительный зал, входы в который были и с первого и со второго этажей.

Вот для выступления в этом зале и были приглашены барды. Народу в такие дни было – не протолкнуться. Точно помню, что мне было пять лет, значит год был 1975-й. Выступающих было несколько, но отчётливо запомнила я только двоих. Леонид Сергеев врезался в память своей разбитной песней про Васю:

А - что голос y Васи хрипучий,

Так затем мы и сгрудились в кучу,

Кто стучал, кто скрипел, кто гудел,

Чтобы он не смущался и пел. Пой, Вася!

Это было ярко, эмоционально и вполне понятно даже для ребёнка.

Ещё я буквально влюбилась в творчество Вероники Долиной. Казалось бы, ну что такая кроха могла понимать?

Гололёд – какая гадость,

Неизбежная зимой!

- Осторожно, моя радость –

Говорю себе самой.

Строки я эти тогда запомнила очень хорошо, как-то совсем не по-советски они звучали. Из них выходило, что себя, вроде как, любить надо. Это сейчас дозволено говорить об этом и учить любить себя. В советской идеологии проповедовалось совсем другое: прежде всего были интересы общественные, государственные, а потом уже личные.

Пожалуй, я понимаю, кем были барды в советское время: это те люди-творцы, чьё мышление не удавалось перекроить под советский стереотип. Для них быть Человеком было выше, чем стать номенклатурой райкома – послушной единицей в рядах оструганных под строй людей. Они не обстругивались и помогали слушателям сохранять себя целостными.

Вот такое воспоминание…»

На этом слайде, который сделал отец в середине 60-х, на заднем плане можно рассмотреть строящийся ДК.

А на этих фото из фототеки Жукова: Дом Культуры 70-е -  тогда он был нужен всем:

Фотографии середины 90-х - компьютеры уже есть, но жизнь ещё кипит!

Шахматный кружок и его бессменный ведущий - Ким Васильевич Шарапов

Данила Михайлов и Костя Шиков - это было последнее поколение, для которого ДК что-то значил.

1995-й год. Веяние времени - платная воскресная школа.

А это я снимал уже на рубеже тысячелетий - ДК уже не нужен, стены - целы, окна - нет:

Эти фото сделаны на днях. Комментарии  нужны?