Самое волшебное время!

Приближение каждого нового Нового Года, всякий раз захватывало и преображало школу. Незамысловатыми снежинками, вырезанными из бумаги (делать это нас учили на уроках труда в младших классах) и ватными, на ниточках – украшались вестибюли, коридоры и классы. Всюду развешивались сработанные доморощенными оформителями ватманы с поздравлениями по поводу грядущего праздника. А зал получал освобождение от физкультуры и превращался в ударный цех по производству грядущего торжества. Репетиции сменялись репетициями, украшение доводилось до совершенства и казалось, что вся школьная жизнь, во всей остальной части школы замирала и теплилась вокруг того настоящего, что творилось там, в зале. Где, вместе с кучей счастливцев, освобождённых по случаю от занятий, то и дело мелькали лица и персонажи вовсе непричастные к подготовке встречи Нового Года (непричастные, но не посторонние – посторонних, как таковых, не было). И это в то время, когда не закончились ещё четвертные и полугодовые контрольные, и учёба, формально, шла по полному расписанию!

Апофеозом всей этой предпраздничной суеты было появление ёлки, о привозе которой моментально узнавала вся школа. От входной двери к дверям зала протягивалась вдруг волшебная дорожка из упавших иголочек и ароматного шлейфа – ёлка в те годы, на каждый Новый Год всегда ставилась самая, что ни на есть настоящая. Лесная красавица, которой было «холодно в лесу»!

После того, как красавицу устанавливали в центре зала, укрепляли на ней электрическую гирлянду и украшали силами самых достойных учащихся настоящими новогодними игрушками (блестящими, из настоящего стекла, легко бьющимися) и яркой мишурой – каждый считал своим долгом увидеть её своими глазами. Каждый хотел поскорее посмотреть на «нашу ёлку»  сам, да и ещё и понаблюдать за тем впечатлением, какое она произведёт на друзей-однокашек. Несмотря на то, что во времена моего детства в школе училось не так уж много учащихся, та «народная тропа» к ёлке не зарастала несколько дней! Горящие искренностью глаза малышей, настороженно-восторженные взоры подростков и почёркнуто-оценивающие (но за которыми всё равно нельзя было скрыть радости) взгляды старшеклассников - образовывали чудесный и живой фон, дополнявший праздничное убранство зелёной красавицы.

Появление ёлки переводило всю школьную жизнь на новое качество. Отныне, несмотря ни на что, никто уже всерьёз не думал про учёбу, грозных учителей и несовершенные оценки. Начиналась чарующая пора утренников и  вечеров. И волшебных зимних каникул, насыщенных радостями, подарками и сюрпризами может быть даже сильнее, чем каникулы летние. Описать те чувства, которые переполняли меня и моих школьных товарищей в те благостные дни – заведомо невозможно. Надеюсь, что тот, кто пережил сам – вспомнит. А кто не пережил… Того можно искренне пожалеть!

На фотографиях из фототеки Е. И. Жукова – новогодний вечер в нашей школе. Какой год встречали – неясно, но, думаю, что это было в конце 60-х.

Наши немцы…

Если взглянуть на статистику посещения этого блога, то ничего неожиданного этот взгляд не принесёт. Первая страна по количеству просмотров – Казахстан, вторая – Россия, а третья – Германия.

…Во времена нашего детства, немцы были привычными персонажами казахстанской обыденности. На улицах, где все в те времена одинаково бойко говорили по-русски, нет-нет, да прорывалась вдруг непривычная для ушей «иностранная речь». Которой общались прохожие, совершенно ничем неотделимые от всех прочих советских прохожих. На наши детские вопросы, взрослые, многозначно подымая брови, отвечали: «Это – немцы!» И мы сызмальства знали, что это – «наши немцы», а вовсе не те жестокие супостаты, с которыми только недавно отвоевали наши отцы и деды, и не те психически-придурковатые экранные персонажи из фильмов «про войну».

Любопытно, что и в детских играх «в войну», наши товарищи из немецких семей принимали участие рядом со всей прочей детворой. И ни у кого никогда не возникало никаких сомнений в их полнейшей полноценности и ролевом равноправии. Наши немцы, в наших играх, с таким же азартом, как и все прочие пацаны, вместе громили врагов – «немцев – гитлеровцев, фашистов». (Хотя, не исключаю, что какие-то эксцессы и могли иметь дело, но они не носили системного характера и мне известны не были.)

А когда мы пошли в школу, то в каждом классе, непременно, оказывалось несколько соклассников с немецкими фамилиями. Унгемахт, Филлер, Миллер, Эберц, Галль и многие другие были всегда где-то рядом.

И в нашем 10 «в» классе, к моменту окончания школы (1975) было двое представителей немецкой диаспоры (хотя слово «диаспора» появилась в обиходе гораздо позже). Очень ярких и заметных представителей. Марьянка Шеффер и Эдик Боос.

Марьяна, тихая красавица (и умница) по которой вздыхали многие сверстники, после окончания поступила на химфак КазГУ. А вскоре после окончания нашла своё большое человеческое счастье в лице нашего одноклассника Ивы - Андрея Стройкина. Который, в течение десяти лет, ни на что не претендуя, честно маячил на соседних партах и вторых ролях. Это была третья наша «классная» свадьба.

Что до Эдика – то он был первым не только в классе, но и в школе. Целеустремлённый, усидчивый и башковитый, Боос на голову возвышался над всеми во всех тех сферах, к которым проявлял интерес.  Будь то его любимая физика-математика, или культивировавшийся в те годы в школе баскетбол, или какие-нибудь шахматы. Потому никто особенно не удивился, когда после окончания Эдик с первого захода поступил в МГУ, остался работать в Москве, первым защитил кандидатскую, а потом и докторскую диссертацию (в 30 лет). Сегодня Эдуард Боос, профессор МГУ, завотделом университетского ИЯФа, автор многих книг (кварки, чёрные дыры, бозоны) и научных работ (в том числе - на коллайдере, том самом, Большом, андронном) – заметная фигура в научных мирах.

Хочу добавить, что он, один из немногих, кто выбрал путь наших отцов – в физику. Выбрал – и не отступил вместе со многими прибившимися к семейному делу по случайности. Отец Эдика – Эрнст Гербертович Боос, академик казахстанской Академии Наук,  и мама – Елена Эдмундовна,  до сих пор живут в посёлке…

Но они – «последние из магикан». Наши немцы, уезжавшие на историческую родину даже в те времена, когда сделать это было практически невозможно, как-то очень скоро и споро покинули Казахстан, когда всё в одночасье разрушилось, в том числе и препятствия.  От почти что миллиона казахстанских немцев, на сегодня осталось чуть больше десятой части.

Вакуум, оставшийся после такого массового исхода неповторимой и заметной части населения республики, оказался осязаемым и невосполнимым. И хотя «места» уехавших быстро заняли другие, занять «место» казахстанских немцев вряд ли кто-то способен…

…На нашем поселковом кладбище, где всех долгое время, хоронили рядом, не разбираясь в национальных и конфессиональных тонкостях, немецкие могилы выделяются из прочих. Но не только тем, что памятники на них смотрят в другую сторону. А своей обречённой запущенностью. И когда, вдруг, я вижу, что такая могила засветилась свежей краской и следами нарочитого убора, то знаю – кто-то приезжал «оттуда». А это значит, что «там», продолжают помнить и думать о том, что оставили «здесь»…

…Но, чтобы не заканчивать на грустном, хочу вспомнить об одном нюансе эмиграции наших немцев в ФРГ. Благодаря тому, что к моменту отъезда их судьбы уже изрядно попереплелись с другими советскими, жителями вожделенной Германии оказались не только этнические немцы. Среди «возвращенцев» очутился и наш одноклассник Андрей Стройкин – природный руссак, уехавший вместе с нашей Марьяной. И природный кореец Шура Пен, сосед по улице. И работавшая с родителями в институте Люда Филимонова. И ещё много-много других, им подобных.

Недаром в Германии всех приехавших из разваленного Союза называют «русскими»…

Мой однокашник по младшим классам - Ваня Филлер (ФРГ)

Оскар Унгемахт получает аттестат из рук Елены Габбасовны. С Оскаром, он был старше на год, мы вместе играли в баскетбол.

Эдик Боос на выпускном вечере приветствует нашего незабвенного Михаила Мироновича Ветрова. Эдик Боос - в Москве, а сидящий на первом плане Андрей Стройкин - в Германии.

Лиля Галль из параллельного класса.

Марьяна Шеффер (ФРГ)

«Кайнар». Радость № 1. Открывайте шире двери.

В пионерлагере жизнь состояла из маленьких докучливых обязанностей и больших человеческих радостей. К первым относились: соблюдение дисциплины, запрещение покидать территорию, поддержание чистоты, физкультура по утрам, обязательный сон после обеда и утверждённый кем-то распорядок дня. Вторые состояли из: бесконечных игр, межотрядных спортивных состязаний, купания в бассейне, похода с ночёвкой (для старших – младшие ходили на прогулки-экскурсии), ночных шалостей в вагончиках девчонок и малышей (шалостей - невинных, с простынёй на голове и тюбиком зубной пасты в руке), поездок по соседним лагерям (на футбол, соревнования, смотры худ. самодеятельности) и, самое главное, четырёхразового ежедневного питания в столовой.

То, что еда в лагере становилась радостью - так просто не объяснить. Наше поколение, несмотря на дефицит некоторых продуктов и очередей за другими – никогда не голодало. Холодильники дома всегда хранили достойный запас необходимых продуктов, из которых наши мамы – прирождённые кулинарные чаровницы, готовили всякие  ежедневные вкусности (каких, после, многим уже и не приходилось встречать в своей самостоятельной жизни). Но не все из нас ценили материнские изыски, были и такие, которые «выбирали», и такие, у кого «не было аппетита» и даже те, которые вообще «ели плохо» (особенно отличались субтильные девочки-отличницы).

Но это – дома. Лагерь преображал всех! «Открывайте шире двери – мы голодные, как звери!» Этот слоган, несмотря на то, что официальной отрядной речёвкой он никогда не бывал, может считаться одной из самых почувствованных и популярных лагерных прибауток. Я выше сказал, что мы не голодали. Но это не значит, что здоровое чувство голода, всегда сопутствующее задорной младости, не было нам знакомо! Было, ещё как! Особенно тут, в лагере, где жизнь представляла собой неуёмную беготню на свежем воздухе и беспрерывное движение на фоне природы.

И хотя еды, априори (и по всем медицинским показателям), должно было хватать, лагерный аппетит неизменно превосходил количество поступающей в организм пищи (вместе с добавкой!). Так что на завтрак, обед и ужин (и полдник, конечно!) мы, неизменно, приходили в состоянии радостного предвкушения. Предвкушения вкушения.

Поход в столовую, у нас, в «Кайнаре», был своеобразным ритуалом. Потому что он действительно был маленьким походом. Сам лагерь притулился на склоне горы в яблоневом лесу. А столовая была внизу, на самом дне ущелья. Так что метров триста дороги представляли собой, то лёгкий спуск (туда), то очень нелёгкий подъём (оттуда). Особенно непросто эта дорога давалась после отягчающе-сытного обеда, под полуденным зноем.

«Спасибо нашим поварам - за то, что вкусно варят нам!» Ещё одна крылатая фраза-речёвка из лагерного бытия. Обычно её выписывали на самом видном месте в столовой. Так как в нашей столовой работали мамы тех, кто отдыхал в лагере вместе с нами, то легко предположить, что к нашему питанию, наши повара - подходили куда как неформально! Но – даже если бы не так, не могу представить себе какого-то ропота на качество меню. Во-первых – воспитание у нас было не такое. А во-вторых… До сих пор помню неповторимый аромат и вкус простого серого хлеба в лагере! Его посыпали солью и уносили с собой «про запас» под майками и в карманах. Если простой хлеб, в условиях лагеря становился лакомством, то… Что говорить!

Любопытно, что, несмотря на приличное нормированное питание и недетский аппетит, случая, чтобы кто-то набрал в лагере лишний вес – я не припомню…

«Кайнар». Задел дня.

 

Самое сладкое и безмятежное время в лагерной жизни – раннее утро. Когда юные солагерники, мирно и дружно сопят (но не храпят – храп станет печальным спутником жизни несколько позже!) под простынями, безмятежно раскинувшись на раскладушках, в палатках и фанерных домиках. Если в это время взглянуть со стороны на этот тихий лагерь, то вряд ли можно предположить, какой ор тут поднимется спустя час-полтора! Какая бурная и неуёмная жажда деятельности разольётся по улицам и переулкам этой дитячей республики! Какие нешуточные страсти закипят в этом уединённом ущелье тянь-шаньских предгорий!

Ранним утром пружина лагерной жизнедеятельности сжимается до отказа. Сливаются со своими походными койками юные обитатели. Наслаждаются последними мгновениями абсолютного покоя немногим более старшие пионервожатые и взрослые воспитатели. И лишь солнце всё больше высвечивает склон горы, на котором притулился лагерь. И один злодей уже достаёт, продувает и подносит к губам свой медный горн. Вот он – последний миг сладкого покоя…

Разрывая тишину гор своим иерихонским рёвом, горнист возвещает о наступлении нового дня. И теперь уже бесполезно притворяться спящим и делать вид, что не расслышал за своим последним сном этого трубного клича! День начался и с этим ничего не поделаешь. Пришёл в движение главный регламентирующий документ лагерной жизни – «Распорядок дня», вывешенный на самом видном месте и определяющим всё бытие «от» (подъёма) и «до» (отбоя).

Первыми по порядку в этом манифесте значатся – «умывание», «физзарядка» и «утренняя линейка». Линейка - на которой лагерь выстраивается поотрядно, подымается красное знамя, утверждается (путём отдачи рапортов) основополагающий принцип «демократического централизма» и объявляются все грядущие мероприятия – задел дня  пионерлагеря.

Детство без «Кайнара»? Нонсенс!

Пионерское лето – материя особая. Никаких аналогов в нынешнем времени у него нет. Да и быть не может. Детство-то, как таковое, осталось. Но вот, то общество, с теми отношениями – это уже предмет истории.

Наше пионерское лето ассоциировалось с пионерлагерем «Кайнар», которым посёлок озаботился примерно в 1967 году. Построенный в диком горном ущелье за посёлком Каракемир, он, для многих из нас, стал первым пробным «глотком свободы». Отлучённые на целый сезон (почти месяц!) от родных пенатов, мы, на практике постигали совершенно новое для себя состояние - самостоятельного бытия на лоне природы.

Лагерь сближал и перемешивал поколения. Самые юные - попадали в него после первого класса. Самые зрелые – после седьмого. Представить себе хоть одного юного жителя посёлка 60-х – 70-х годов не побывавшего в «Кайнаре» - всё равно, что вообразить нынешнего ровесника тогдашних солагерников без мобильной привязки к родителям. В «Кайнаре», кстати, не было даже обычного телефона. Единственной связующей нитью с остальным миром был прикомандированный к лагерю институтский автобус. А единственным днём, нарушавшим наш «статус кво» – «родительский день».

«Кайнар» - это песнь песней нашего детства! Потому, Бог даст, я вернусь к нему ещё неоднократно.

А пока, для затравки – несколько фото из фототеки Жукова. Я никогда не задумывался про историю явления «Кайнара» народу. Эти снимки и подвигли к тому. Оказывается, институт (ИЯФ) не только финансировал строительство, но и поставлял строителей. Во всяком случае, среди тех, кто строил, мелькают знакомые лица, как младших, так и старших научных сотрудников. Это было очень в духе времени и в стиле наших родителей – не ждать милостей от всяких районных ОНО, а взять, да и сделать всё для своих детей своими руками.

Кстати. Если кто-то располагает необходимыми анналами по поводу истории появления «Кайнара» - не поленитесь оставить комментарий. За него буду благодарен не только я.

Наш выход… Июнь 1975-го. Все вместе - последний раз…

…Ну, а после официальной части  началась неофициальная. Собственно - выпускной вечер. Он проходил в том же поселковом ДК, в помещении Дома Учёных. И вот тут у меня (и у многих с кем я по этому поводу общался) настаёт какой-то мемуарный пробел. Ничем конкретным наш выпускной вечер нам не запомнился. Мы шутили, танцевали, пили, ели. Но в памяти всё это сохранилось весьма смутно.

Наверное, этот провал не в последнюю очередь связан с тем пограничным состоянием, в котором все мы пребывали в ту ночь. Огромный груз нервотрёпки выпускных экзаменов остался позади. А впереди маячил ещё более ответственный момент экзаменов вступительных. И расслабиться полностью вряд ли у кого-то получилось.

Единственный момент, который запомнился всем – это встреча рассвета. Последний момент, в котором мы, все одноклассники, были вместе. И с нами был наш уважаемый Михаил Миронович Ветров, последний классный руководитель – суховатый, но самозабвенно влюблённый в школу учитель старой формации.

Встречать рассвет мы отправились в сторону дачного массива. И летнее солнце оправдало возложенную на него ответственность. Выплыло из-за горизонта во всей красе.

Но фоторяд прерывается раньше. Эти снимки сделаны тогда, когда все мы, уже аттестованные и обременённые средним образованием, вышли из зала на крыльцо Дома Культуры. Уже не школьники. Но ещё не…

Через несколько дней мы поразъедемся по огромной стране - кто куда. И, хотя никогда не забудем друг о друге, но никогда больше и не соберёмся вместе…