Школьная экскурсия на почту.

В Союзе не было презренных профессий. Считалось, по крайней мере официально, что человек труда – самоценен, как таковой. И нет разницы – где он работает. Главное – как он работает. Потому и в школах, в то время, проводились регулярные экскурсии в те места, где работали наши родители. Или просто на ближайшие производства. И, скажу по себе – это были увлекательнейшие моменты миропознания! Открытие окружающего всегда завораживает ребёнка, когда всё можно потрогать руками, когда ко всему можно испытать сопричастие, когда взрослые позволяют тебе побыть немножко   с ними на равных, поприсутствовать в их взрослой жизни.

Неслучайно каждая такая школьная экскурсия на производство была маленьким праздником. Куда бы она не направлялась - на ближайшую автобазу, или на строительство Капчагайской ГЭС. Помню, как в начальных классах нас знакомили с мехмастерскими, которые находились в закрытой зоне института. Огромные станки, краны, двигавшиеся по рельсам под потолком, звуки работающей техники, запахи химикатов и смазок – всё это произвело должное впечатление. А особенно – электролитическая ванна, в которую погружали какие-то обрезки и детали, покрывая их поверхность блестящим слоем металла.

Ну, а на этих снимках, найденных при разборе фототеки Е. И. Жукова – экскурсия на почту. Почта наша, кстати, доселе сохранила своё место в том самом помещении, на первом этаже Поссовета, где и появилась в самом начале жизни посёлка. Экскурсанты – класс моей сестры (они ходили в школу с 1966 по 1976 год). Значит, это время, предположительно, год 1967-й – 68-й.

«Алма-Ата 82». Это своеобразный код, знакомый каждому старожилу.  Почтовое название нашего посёлка, на которое приходили корреспонденции не только со всех концов Союза, но даже и из-за границы. Для любого поселкового, название своего почтового отделения было знакомо сызмальства. Потому как каждого из нас родители приучали к эпистолярной деятельности сразу, как только школа учила нас писать. По крайней мере, в том потоке, который несколько раз в году (23 февраля, 8 марта, 1 и 9 мая, 7 ноября и, конечно же – Новый Год - тут будет уместно вспомнить отдельно) захлёстывал и 82-е почтовое отделение и всю «Почту СССР», были и наши капельки.

И потом, поразъехавшись по 1/6 света, все мы продолжали держать связь с домом через почту. «Алма-Ата 82». Присылая домой открытки-поздравления, телеграммы-молнии и письма-отчёты и получая обратно денежные переводы, продуктовые посылки и ценные бандероли с тёплыми носками.

Отсюда же, с почты, осуществлялись междугородние звонки. Здесь же подписывались на любимую периодику - «Пионерскую правду» и «Юный натуралист». И даже умудрялись пополнять свои филателистические коллекции (об этом я уже писал) и собрания открыток. Ну, а почтальон «с толстой сумкой на плече», был знаком каждому. И знал каждого. Так что многая корреспонденция просто переходила из заветной сумки в руки случайно встреченного адресата. Но в свой почтовый ящик все всё равно заглядывали по несколько раз в день. Это был своеобразный ритуал в те счастливые времена, когда никто не думал ни о каком интернете и все излагали свои  мысли и чувства от руки, на бумаге.

Толик Виницкий.

Вчера мы простились с Толиком Виницким. Навсегда. Насовсем. Безвозвратно. Он оставил нас не простившись. И для всех близких, друзей и знакомых - время отныне расслоилось на «то», что прошло  с ним, и «это», что будет уже без него.

…В начале 80-х нас с Виницким связывали самые душевные отношения  из всех, какие только могут быть между нормально ориентированными мужчинами. Не скажу, что мы были какими-то особенными друзьями, будь так - будущее, наверное, не развело бы нас далеко. Однако в ту упоительную пору бесшабашной юности, когда всё вокруг было интересно, когда жизнь казалась бесконечно длинной, когда живы были родители – мы виделись ежедневно. И эти ежедневные встречи не были способом банального прожигания жизни, скорее, способом утоления жажды – постоянной и всеобъемлющей. Жажды новых ощущений, новых связей, новых знаний, новых поводов посмеяться.

Благо, что посёлок, где все жили ото всех в не далее, чем в 5 минутах хода, и в каждом доме и каждой квартире был телефон – никогда не препятствовал общению. Впрочем, в те годы принято было заходить друг к другу запросто, без предупреждения и звонка. Захотел – зашёл. И это никому не было в тягость. Нежданный гость зашёл, хозяева отложили дела, накормили, выслушали, помогли, если надо. Во всяком случае, для Толика мои родители были патриархально-близкими  «тётей Людой» и «дядей Славой», а его папа с мамой, для меня – «дядей Ноликом» и «тётей Галей». Редкие поползновения кого-нибудь - привить нам приличное между интеллигентными людьми обращение к старшим по имени-отчеству, при той атмосфере, были заранее обречены на провал.

Будучи во многом противоположностями, мы с Толиком этим, наверное, и привлекали один другого – кто, как ни твой антипод может так полно и здорово восполнить твои пробелы в деле освоения и усвоения всех возможностей окружающего мира? Так, помню, втихаря от папы, он обучал меня вождению их «Нивы» (это была самая старая «Нива» в посёлке) – я как раз вернулся с БАМа, где полгода мотался по тайге с геологами и часто управлял гусеничным вездеходом, и мне никак не удавалось уразуметь разницу между рычагами и баранкой.  Или открывал мне хорошую поп-музыку, в которой он был дока, а к тому же обладал солидной коллекцией пластинок и записей. (И самой навороченной музыкальной системой, какую можно было себе представить в те времена.) У меня, воспитанного на классике и бардах, отношение к эстраде было несколько предвзятым, и мы часто спорили о достоинствах того, или иного хита. Спорили – и слушали. Слушали – и спорили.

И не только о том. В те времена, даже среди самой золотой молодёжи, было распространена нездоровая страсть к чтению и нешуточное увлечение книгами. И не пошлыми бульварными бестселлерами, а самыми серьёзными авторами из нашей литературы (переживавшей тогда всплеск), наравне романами, поступавшими из-за той стороны «занавеса». Васильев и Астафьев стояли на полках рядом с Амаду и Хемингуэем. Но – не во всех домах. Хорошие книги выходили несопоставимыми с нынешними тиражами, но купить их было невозможно. У Виницких они были – кто-то из родственников работал в какой-то книготорговой организации. И это была одна из тех нескольких поселковых библиотек, которой, во многом, я обязан своему «высшему образованию». Мы не просто читали книги и толстые журналы – для нас это также было прологами к длительным обсуждениям и споров, наедине и в компаниях.

Но, несмотря на тягу к анализу всего, что только попадало в поле зрения, и те многочасовые дискуссии, в результате коих все испытывали удовлетворение (хотя каждый оставался при своём) – это не были серьёзные учёные беседы. Мы вообще не были серьёзными, и весёлое отношение ко всему окружающему, переходящее временами в неистовое зубоскальство – были характерным сопровождением всего тогдашнего бытия. Это время не зря считается  «золотым веком» анекдотов, при каждой встрече, после приветствия, мы обменивались новыми всенародными шутками, которые в нашем окружении умели рассказывать все. Но столько, сколько их хранил и выдавал Виницкий – было неподвластно никому.

Одной из самых симпатичных черт его характера было то, что он никогда не боялся тратить себя на своих друзей и близких, умел проявлять неформальный интерес ко всем встречным,  искренне старался проникнуться в увлечениями любого настолько, чтобы разговаривать с ним на равных. Умение жить удивительным образом сочеталось в нём с любовью к жизни, а потому не было в нём никакой характерной жлобливости «жучков» и снобизма обладателей. Ему было хорошо и комфортно лишь тогда,  когда так же хорошо и комфортно чувствовали себя все, кто только его окружал. От того-то, рядом с ним было великое множество самого разнообразного люда – от высоколобых интеллектуалов, до тороватых фарцовщиков.

Это умение сочетать несочетаемое позволили Толику очень быстро и безболезненно адаптироваться в резко изменившемся мире. Когда, подобно многим сверстникам, он оставил любимую физику (в которую пришёл по стопам родителей) и отдался бизнесу. Однако ранние его бизнеспроекты были связаны всё с теми же 80-ми. Первая поселковая дискотека, под которую было отдано огромное фойе второго этажа в нашем Доме культуры и куда собирались раз в неделю любители потанцевать  не только из свои, но и окрестные (из СНКа, Табака, Ключей, Красного поля) – была детищем Толика Виницкого. Ему удалось выбить деньги из поселкового бюджета, достать труднодоступное оборудование, собрать и расставить всё это как нужно и сделать из танцев под магнитофон (с неизменным уличным мордобоем, под конец) – феерическое действо (мордобои, правда, никто не отменял). Он был не только движителем и организатором – но и первым диск-жокеем этого небывалого предприятия.

Любопытно, что в те годы мы, молодые и жаждущие веселья, вообще-то не желали ждать, когда кто-то приедет и развлечёт нас. Хотя всякие заезжие цирковые и эстрадные бригады постоянно гастролировали на сцене поселкового Дома Культуры, а ещё больше звёзд мелькало в стенах Дома Учёных. Но мы и сами   могли  собраться, коллективно написать сценарий, распределить и разучить роли и выдать концерт-капустник на чей-нибудь День рождения, или на Новый Год. А однажды даже решили порадовать своим высоким искусством земляков, выступив со сцены ДК. Энергии-то и энтузиазма было - не меряно! Понятно, что Толик Виницкий и тут был не на вторых ролях.

Таким и запомнился. Таким и остался…