Историческая несправедливость. О Латышеве.

Парадокс, но многие жители Посёлка, даже старожилы, не помнят имени того, кто внёс наиболее значительный вклад в строительство института и научного городка. И руководил тем и другим в те счастливые первые годы существования, переполненные надеждами, молодостью и здоровой радостью. Речь о Георгии Дмитриевиче Латышеве, казахстанском академике от которого избавились тотчас, как только подготовили ему смену.

В те времена, когда были живы и здоровы наши родители, они вспоминали о Георгии Дмитриевиче с неизменным уважением и теплом. История для них делилась на два легко отличимых периода – «при Латышеве» и «после Латышева». При Латышеве физика существовала в том романтическом варианте, который соответствовал духу тогдашней эпохи. Это он собрал молодых и задорных специалистов с разных концов Союза в этот неблизкий уголок, создав необходимые условия не только для работы, но и для жизни. Амбициозные начинающие учёные верили в свою значимость, собственные перспективы и стремились поддерживать тот высокий уровень, планку которого задрал первый директор. Сам - физик, ещё в 1932 году участвовавший в первом советском расщеплении ядерного ядра ускоренными частицами, а в 1940 ставшим доктором наук и профессором.

Но не только институт многим обязан академику Латышеву. Трудно переоценить его вклад и в строительство Академгородка.  Наши знаменитые сборные «финские домики» из сибирской лиственницы, долгие годы бывшие лицом Посёлка (до самой Перестройки, которая переиначила облик до уродливой неузнаваемости) – появились его стараниями. Ещё он собирался запустить в Посёлке маршрутные электрические микроавтобусы и понастроить много того, с чем ассоциировалось идеальное поколение, времён «строительства коммунизма». Чего-то успел, что-то так и осталось в мечтах. Он возглавлял и лелеял своё детище до 1965 года, когда, по воспоминаниям наших родителей, его попросту выгнали из Казахстана, дабы освободить место для академика Такибаева.

Вот цитата из письма Я. И. Грановского, одного из «последних магикан», тех, кто работал при Латышеве и вынужден был уехать вскоре после его смещения.

«Ему грозило исключение из партии и, возможное лишение звания акдемика - ставки в этой игре были большие, так что он не просто уехал, он убежал. Я встречался с ним потом в Киеве - он и через много лет не мог переступить через всё, что с ним сделали.»

 Новая власть в институте играла по новым правилам. И физика уже не была на первом месте. Неслучайно в те годы, сразу за Латышевым (он уехал на Украину), наметился отток тех, кто не хотел приспосабливаться. Но это – отдельная тема. Здесь только хочу обратить внимание, что ни один из последующих директоров института (ИЯФа и отпочковавшегося от него ИФВЭ) не ассоциировался подобно Латышеву с каким-то прорывным вкладом в строительство Посёлка.

Помню, когда мама одно время была депутатом Поссовета, она носилась с идеей назвать одну из улиц посёлка его именем Георгия  Дмитриевича Латышева, сделавшего так много для института и научного городка (уж никак не меньше тех, кто ныне гордо украшает таблички переименованных улиц нашего детства).  И многие её тогда поддерживали.  Но инициатива снизу не нашла поддержки у городских властей.

Любопытно, но в моём архиве не нашлось ни одной фотографии Г. А. Латышева. Впервые пришлось брать её из интернета. Если кто-то готов восполнить пробел – буду благодарен.

Наш вечный «дядя Ким». Умер Ким Васильевич Шарапов.

Он навсегда затерялся среди первых воспоминаний моего разумного бытия. Без него, то сызмальство, когда пространство только начало заполнятся красками, радостями и лицами – осталось бы незаполненным и немыслимым. Он был один из тех, кто окружил моё нарождающееся «я», и… Он был один и неповторимый! Ким Васильевич Шарапов. Для кого-то постороннего. Дядя Ким - для меня и всех тех, чьё детство так счастливо переплелось с детством посёлка.

Сегодня, когда его больше нет с нами, пропасть, которая воззияла за спиной моего поколения с началом массового ухода наших родителей, стала ещё глубже и ещё ближе.

…Когда мы переехали в недостроенный посёлок, Ким Шарапов оказался нашим соседом, так как несколько лет жил в доме с Бахтаевыми. При всяческом отсутствии разделительных линий (границ, заборов и «рамок приличия») характерном для образа жизни того счастливого изначалия, соседи были больше, чем соседями. Даже если они к тому особо и не стремились. Ким Шарапов, с его паталогически добрым сердцем, неуёмной жаждой жизни и неподдельным интересом к окружающим, сразу стал   желанным товарищем для наших родителей и заветным другом для  их детей. Ну а нам, жившим рядом, он стал почти что родственником.

К нему тянулись, на него пытались походить. Помню, взрослые долго передавали друг другу мой словесный перл, выданный в порыве откровения – «Я хочу быть толстым, как папа и высоким, как дядя Ким!». Сейчас я понимаю, что этот маленький сбитый человечек был в наших детских глазах настоящим великаном. Потому что тогда истинные размеры определялись нами не по экстерьеру и внешнему величию, а по отношению и интересу.

Это с тех пор, при каждой встрече, он, с непритворной радостью и каким-то затаённым удивлением в голосе, всегда восклицал заветное:

- О, Андрейка! Как живёшь?

Мне уже давно минуло полвека, борода поседела, а он видел во мне всё того же юного друга, белобрысого и восторженного, умевшего с такой радостью принять протянутую конфету (он специально таскал их в карманах для раздачи встречной ребятне). И встречая «дядю Кима» я слышал всё то же.

- О, Андрейка! Как…

Минувшие десятилетия научили тонко распознавать ординарную фальшь типовых приветствий и коммунальной вежливости. И это так диссонировало с этими его непритворными интонациями, которые не менялись никогда. И никогда теперь уже не изменятся.

И я не одинок в своей грусти и печали. Вот характерное мнение Нади Масловой:

«Кажется, он унёс с собой эпоху! Его доброжелательная улыбка - один из символов посёлка, я как раз вчера думала об этом после просмотра твоих фоторепортажей. Он искренне любил детей, всех нас, стремился научить всему, чем владел сам, и просто «за жизнь» мог перекинуться парой фраз. Непревзойдённый мастер по шахматам-шашкам, и ещё - лучший преподаватель-гроссмейстер! Мы часто встречались на спортплощадках (уже когда я привозила в посёлок на отдых своих детей). Он - пешком или на велосипеде с сияющей, оптимистичной улыбкой, с ракетками, планами...

Он был вечный "Дядя Ким"... Очень грустно...»

Про спортплощадки и вездесущность нужно сказать особо. В тот мобильный и кипучий период, когда посёлок только оформлялся, когда новые житель так много делали для облагораживания среды обитания (а ещё больше хотели сделать!), когда энергия бурлила, а сил было невпроворот (у молодых физиков 60-х годов энергия была – самая высокая, а силы – почти ядерные!) – Ким Шарапов был везде. И везде был в первых рядах, среди заводил и вдохновителей. Необременённый семьёй и генетически предрасположенный к целенаправленной созидательной деятельности   (говорили, что он был сыном одного из советско-партийных иерархов Калмыкии) – он действительно растрачивал и раздавал себя без оглядки и сожаления. Наш «дядя Ким», был в доску своим «Кимкой» для наших родителей.

Спорт он действительно любил и спортсменом был не только универсальным, но и азартным. С одинаковой отдачей играл, как в футбол, так и в шахматы. Помню, когда я начинал свою трудовую деятельность (в отделе вычислительной техники ИФВЭ), он часто захаживал к нам в перерыв – сыграть партию. Чтобы успеть, играли блицы, с часами – на время и нервы. И я был неоднократным свидетелем того, как такие партии с участием Шарапова, заканчивались классической развязкой – горстью фигур в физиономию противника, криками, потасовкой и прочими казусами «быстрых шахмат». Однако, несмотря ни на что, громко хлопавший дверью, на следующий день он вновь появлялся, как не бывало, с доской под мышкой и намерением реабилитировать себя.

После отъезда куда-то на доисторическую родину нашего первого поселковского гроссмейстера Исаака Голяк, главным шахматистом посёлка стал Ким Шарапов. Я не знаю уровня его достижений, однако то, что значительная часть тех школьных шахматистов, кто не только искренне полюбил шахматы и научился отличать «ферзя» от «королевы», но и с успехом отстаивал честь школы на разномастных турнирах, это его воспитанники – несомненно. Так же, как Мелешкин ставил нашу школу на лыжи, Шарапов - усаживал за шахматы. Любопытна его неизменность – он учил играть нас, он же учил играть и наших детей.

Но при этом он никогда не замыкался на том, что имел и умудрялся пробовать себя в совершенно неожиданных сферах. Уже в зрелом возрасте самостоятельно изучил английский и занялся профессиональными переводами. Начал активно участвовать в жизни калмыцкой общины и Калмыцкого культурного центра.

Несмотря на его любовь к детям и положительную энергетику, его личная жизнь как-то упорно не складывалась. Хотя от отсутствия вариантов он не страдал и любил не только детей, но и женщин. О его многочисленных «племянницах» ходили многочисленные сплетни, а в Доме Учёных (также немыслимом без него) – слагали по этому поводу беззлобные частушки. Но, вот – не сложилось. Когда началось массовое переселение его поколения в иные сферы, ему, человеку из нашего «вчера», наверное стало совсем одиноко и бесприютно. Он даже заговорил о переезде из родного посёлка к родственникам в давным-давно покинутую Калмыкию. Но так этого и не сделал. И я понимаю – почему.

…В последние годы, после смерти моего отца и начавшейся болезни матери, он перестал появляться у нас в доме (появляться неожиданно, без предупреждения, как было свойственно всем старожилам). Говорят, он и сам перенёс инсульт. Мы изредка встречались на улице. Последняя такая встреча произошла года три назад. Постаревший, беззубый, но живой, дядя Ким с юмором  поведал, как его  (без него!) «похоронили». Кто-то распустил по посёлку слух, что «Ким умер», так что при встрече с ним, «воскресшим», у людей массово падали челюсти и вылезали из орбит глаза.

Тогда он сказал мне: «Ну, Андрейка, теперь я буду долго жить!»