Наш вечный «дядя Ким». Умер Ким Васильевич Шарапов.

Он навсегда затерялся среди первых воспоминаний моего разумного бытия. Без него, то сызмальство, когда пространство только начало заполнятся красками, радостями и лицами – осталось бы незаполненным и немыслимым. Он был один из тех, кто окружил моё нарождающееся «я», и… Он был один и неповторимый! Ким Васильевич Шарапов. Для кого-то постороннего. Дядя Ким - для меня и всех тех, чьё детство так счастливо переплелось с детством посёлка.

Сегодня, когда его больше нет с нами, пропасть, которая воззияла за спиной моего поколения с началом массового ухода наших родителей, стала ещё глубже и ещё ближе.

…Когда мы переехали в недостроенный посёлок, Ким Шарапов оказался нашим соседом, так как несколько лет жил в доме с Бахтаевыми. При всяческом отсутствии разделительных линий (границ, заборов и «рамок приличия») характерном для образа жизни того счастливого изначалия, соседи были больше, чем соседями. Даже если они к тому особо и не стремились. Ким Шарапов, с его паталогически добрым сердцем, неуёмной жаждой жизни и неподдельным интересом к окружающим, сразу стал   желанным товарищем для наших родителей и заветным другом для  их детей. Ну а нам, жившим рядом, он стал почти что родственником.

К нему тянулись, на него пытались походить. Помню, взрослые долго передавали друг другу мой словесный перл, выданный в порыве откровения – «Я хочу быть толстым, как папа и высоким, как дядя Ким!». Сейчас я понимаю, что этот маленький сбитый человечек был в наших детских глазах настоящим великаном. Потому что тогда истинные размеры определялись нами не по экстерьеру и внешнему величию, а по отношению и интересу.

Это с тех пор, при каждой встрече, он, с непритворной радостью и каким-то затаённым удивлением в голосе, всегда восклицал заветное:

- О, Андрейка! Как живёшь?

Мне уже давно минуло полвека, борода поседела, а он видел во мне всё того же юного друга, белобрысого и восторженного, умевшего с такой радостью принять протянутую конфету (он специально таскал их в карманах для раздачи встречной ребятне). И встречая «дядю Кима» я слышал всё то же.

- О, Андрейка! Как…

Минувшие десятилетия научили тонко распознавать ординарную фальшь типовых приветствий и коммунальной вежливости. И это так диссонировало с этими его непритворными интонациями, которые не менялись никогда. И никогда теперь уже не изменятся.

И я не одинок в своей грусти и печали. Вот характерное мнение Нади Масловой:

«Кажется, он унёс с собой эпоху! Его доброжелательная улыбка - один из символов посёлка, я как раз вчера думала об этом после просмотра твоих фоторепортажей. Он искренне любил детей, всех нас, стремился научить всему, чем владел сам, и просто «за жизнь» мог перекинуться парой фраз. Непревзойдённый мастер по шахматам-шашкам, и ещё - лучший преподаватель-гроссмейстер! Мы часто встречались на спортплощадках (уже когда я привозила в посёлок на отдых своих детей). Он - пешком или на велосипеде с сияющей, оптимистичной улыбкой, с ракетками, планами...

Он был вечный "Дядя Ким"... Очень грустно...»

Про спортплощадки и вездесущность нужно сказать особо. В тот мобильный и кипучий период, когда посёлок только оформлялся, когда новые житель так много делали для облагораживания среды обитания (а ещё больше хотели сделать!), когда энергия бурлила, а сил было невпроворот (у молодых физиков 60-х годов энергия была – самая высокая, а силы – почти ядерные!) – Ким Шарапов был везде. И везде был в первых рядах, среди заводил и вдохновителей. Необременённый семьёй и генетически предрасположенный к целенаправленной созидательной деятельности   (говорили, что он был сыном одного из советско-партийных иерархов Калмыкии) – он действительно растрачивал и раздавал себя без оглядки и сожаления. Наш «дядя Ким», был в доску своим «Кимкой» для наших родителей.

Спорт он действительно любил и спортсменом был не только универсальным, но и азартным. С одинаковой отдачей играл, как в футбол, так и в шахматы. Помню, когда я начинал свою трудовую деятельность (в отделе вычислительной техники ИФВЭ), он часто захаживал к нам в перерыв – сыграть партию. Чтобы успеть, играли блицы, с часами – на время и нервы. И я был неоднократным свидетелем того, как такие партии с участием Шарапова, заканчивались классической развязкой – горстью фигур в физиономию противника, криками, потасовкой и прочими казусами «быстрых шахмат». Однако, несмотря ни на что, громко хлопавший дверью, на следующий день он вновь появлялся, как не бывало, с доской под мышкой и намерением реабилитировать себя.

После отъезда куда-то на доисторическую родину нашего первого поселковского гроссмейстера Исаака Голяк, главным шахматистом посёлка стал Ким Шарапов. Я не знаю уровня его достижений, однако то, что значительная часть тех школьных шахматистов, кто не только искренне полюбил шахматы и научился отличать «ферзя» от «королевы», но и с успехом отстаивал честь школы на разномастных турнирах, это его воспитанники – несомненно. Так же, как Мелешкин ставил нашу школу на лыжи, Шарапов - усаживал за шахматы. Любопытна его неизменность – он учил играть нас, он же учил играть и наших детей.

Но при этом он никогда не замыкался на том, что имел и умудрялся пробовать себя в совершенно неожиданных сферах. Уже в зрелом возрасте самостоятельно изучил английский и занялся профессиональными переводами. Начал активно участвовать в жизни калмыцкой общины и Калмыцкого культурного центра.

Несмотря на его любовь к детям и положительную энергетику, его личная жизнь как-то упорно не складывалась. Хотя от отсутствия вариантов он не страдал и любил не только детей, но и женщин. О его многочисленных «племянницах» ходили многочисленные сплетни, а в Доме Учёных (также немыслимом без него) – слагали по этому поводу беззлобные частушки. Но, вот – не сложилось. Когда началось массовое переселение его поколения в иные сферы, ему, человеку из нашего «вчера», наверное стало совсем одиноко и бесприютно. Он даже заговорил о переезде из родного посёлка к родственникам в давным-давно покинутую Калмыкию. Но так этого и не сделал. И я понимаю – почему.

…В последние годы, после смерти моего отца и начавшейся болезни матери, он перестал появляться у нас в доме (появляться неожиданно, без предупреждения, как было свойственно всем старожилам). Говорят, он и сам перенёс инсульт. Мы изредка встречались на улице. Последняя такая встреча произошла года три назад. Постаревший, беззубый, но живой, дядя Ким с юмором  поведал, как его  (без него!) «похоронили». Кто-то распустил по посёлку слух, что «Ким умер», так что при встрече с ним, «воскресшим», у людей массово падали челюсти и вылезали из орбит глаза.

Тогда он сказал мне: «Ну, Андрейка, теперь я буду долго жить!»