СМУ 26 - ИЯФ - АЛАТАУ - чёрно-белая история в изложении Андрея Михайлова: В ЛЕСУ РОДИЛАСЬ ЁЛОЧКА... А МЫ

Не думаю, что кого-то удивит «воспоминание» о том, что любимым праздником нашего детства был Новый Год. Но, что было, то было. Несмотря на то, что и салат оливье появился позже, и апельсины нашим родителям удавалось «достать» далеко не всегда. («Достать», кстати, в те времена, значило - отстоять случайно обнаруженную очередь, а вовсе не найти какие-то заветные ходы через знакомых продавцов, кладовщиков и прочих родственников.)

Из новогодних блюд почему-то особенно запомнился «наполеон», торт, который бабушка начинала готовить, как минимум, дня за три. Выпекала, по одному, ломкие коржи, долго взбивала крем – не какой-нибудь «здоровый», а настоящий, честный и необыкновенно вкусный, на который уходило не меньше килограмма сливочного масла, столько же сахара и не меньше десятка яиц. После чего торт должен был ещё и отстоять положенное на холоде – дабы пропитаться. Что и говорить, вытерпеть весь процесс до конца было выше сил, и гуманная бабушка, уступая нашему нытью, в конце концов, подходила к «неготовому» торту и отрезала смачные полосы от закраин. О, это действительно был Наполеон! Настоящий торт! Сравнивать его с тем йогуртно-творожным баловством, которое ныне выдаётся за таковые – так же корректно, как ставить китайскую лапшу «Давай! Давай!» рядом с домашним борщом, или пельменями.

Пельмени, кстати, были ещё одним новогодним блюдом тех лет, но они больше радовали взрослых и … нас, но по мере взросления. Пельмени, разумеется, также делали своими руками, и это был ещё один своеобразный предпраздничный ритуал, в котором обычно принимали участие не только хозяева, но и заранее пришедшие гости. Позже, правда, на смену пельменям стали приходить манты – массовое домашнее явление которых, скорее всего, было связано с тем, что наша тяжёлая на подъём промышленность наладила серийное производство мантоварок.

Что до пресловутого «оливье», то он прокрался в нашу жизнь как-то незаметно, пока мы заканчивали школу. Вместе с сельдью под шубой, «хе» (из говядины с капустой) и прочими вкусностями, которые с таким азартом перенимали друг у друга наши мамы. На ранних же этапах - всё это разнообразие замещал и уравновешивал традиционный винегрет, который, почему-то, готовили не иначе, как в маленьких эмалированных тазиках. Ещё, на новогоднем столе, конечно же, было обязательное «горячее», которое подавалось где-то между закусками, но перед пельменями. Обычно - какое-нибудь жаркое.

Да, чуть не забыл про холодец! Новогодняя трапеза без холодца была немыслима в те годы так же, как наступление самого Нового Года без боя курант Спасской башни. В холодце, таким же архиважным для нас, также считался процесс приготовления, также случавшийся накануне праздика. Особенно - тот пиковый момент, когда, после многочасового вываривания, мама начинала «разбирать кости». Мясо шло в дело, а мослы, с его остатками, отдавались нам с сестрой для «обгладывания» (а уж после нас переходили дворовому псу Пифу – характерный треск костей, разгрызаемых собакой под окнами, был ещё одним непременным атрибутом надвигающегося торжества). До сих пор от этой кульминации сохранилось ощущение горячего и липкого жира, который постепенно покрывал наши руки и мордахи таким смачным слоем, что следом неизменно приходилось идти в ванную и отмываться с мылом.

Ещё одним архиважным моментом детского восприятия гастрономической части праздника – были «подарки». Не те игрушки и книжки, которые под утро отыскивались под ёлкой, а те, которые, в шуршащих целлофановых кульках дарил Дед Мороз на утренниках, или приносили с работы родители (от профорганизации). «Подарки» рождали иллюзию чего-то сказочного – потому что в никакое иное время, мы, дети 60-х, не становились обладателями такого изобилия разнообразной кондитерской снеди, какая перепадала нам в эти новогодние дни. Именно с этими прозрачными кульками связана первая память о легендарных конфетах - «Мишках» и «Белочках», а также - более ординарных «Ласточках», «Стартах» и совсем не впечатлявших - «Кис-Кисах» и «Клубничных». Именно эти, последние, странным образом, сохранялись в «подарках» дольше всего. Вместе с конфетами в кульке лежала ещё и обязательная маленькая шоколадка «Сказки Пушкина», крохотная пачка вафель, печенье «Шахматное» и неизменное безвкусное яблоко, похожее на те, что ныне заполняют прилавки нашего яблочного города благодаря стараниям китайских аграриев (где, уж такие тогда брали?).

В те годы никто не голодал. Но не было и той перенасыщенности, которая убивает в человеке радость простого вкушения вкусной пищи. Благодаря тому, что Новый Год так сильно отличался для нас от будних дней, в том числе и своей кулинарной составляющей, разнообразием блюд, он, наверное, и запомнился в таких подробностях.

Но стол и не был главной основой праздника. Как для нас, так и для наших молодых и задорных родителей. Ограничится во встрече Нового Года одной лишь едой - было для них признаком скудости и мещанства. Потому, встреча каждого нового Нового Года, всегда была ещё и выплеском творческой энергии, обязательным «капустником» и «карнавалом», к которому также готовились загодя – писали сценарий, заучивали рои, шили костюмы. (Эта традиция, кстати, продержалась до 80-х годов и по мере сил поддерживалась и моим поколением, но канула вместе с нашей страной и нашей молодостью.)

Костюмы шили и нам. Причём, родители подходили к этому также необыкновенно ответственно и творчески. Все наши мамы умели шить. Это было для женщин того времени таким же непременным навыком, как ныне… (Чего-то ничего не идёт на ум, чего бы также поголовно умели делать все современные женщины. Висеть в «сетях»? Но это – не совсем то.) А отцы наши, по традиции, также большей частью - были «людьми мастеровыми». Так что, костюмированные утренники и вечера в те времена, выглядели куда более изощрёнными в фантазиях и нарядах, нежели нынешние «а ля made in China».

У меня сохранился разворот из журнала «Работница» за ноябрь 1963 года, где предлагались маскарадные костюмы, приличные детям страны строителей коммунизма. Выбор характерен сам по себе – от разорвавшего цепи рабства негра (не иначе, как освободившего руки для игры в баскетбол) и культового Самоделкина, до неизменного космонавта и Аэлиты, неземной девушки с далёкого Марса.

Но для меня самым притягательным был костюм Робота. Такой-то мне и соорудили родители на очередной детсадовский утренник, по поводу наступления 1964 года. «Робот – машина умная, всё умеет делать. Голова у него сделана из картона серого или серебристого цвета. Для глаз и рта прорезаны прямоугольные отверстия, а вместо носа патрон с лампочкой.» (Наверное, эту технологию позже слямзили японские робототехники – очень уж похоже!) Увидев рисунок – я загорелся стать Роботом. И – стал. Не скажу, правда, что костюм оказался столь же удобным и практичным, сколь оригинальным. Сквозь «прямоугольные отверстия» я мало что видел и не мог беситься возле ёлки вместе с остальными и более земными «петрушками» и «белочками». Однако гордость от своей непохожести на других позволила стоически вынести утренник и дождаться раздачи подарков.

Нужно сказать, что до этого, следуя, не иначе как, каким-то установкам Партии (Партии ведь до всего было дело), с нашими костюмами особенно не морочились. Все девочки автоматически становились снежинками, а мальчики – зайчиками.

Однако самым главным атрибутом праздника всё же была ёлка. И не какой-то там эрзац, а самая настоящая лесная красавица - с облетающими хвоинками и запахом хвои, который наполнял праздничной аурой игровую комнату в детском саду, зал в школе и каждый дом в посёлке. Одно из самых сладких воспоминаний детства: мы с сестрой лежим под только что наряженной (украшение - это особое действо!) ёлочкой, таинственно освещённой цветной гирляндой (сделанной отцом), и живыми отсветами от мишуры, вдыхаем новогодний аромат и выискиваем (по очереди) сказочные ёлочные игрушки. Несмотря на хрупкость (они сделаны из тонкого стекла), некоторые из тех игрушек сохранились у меня до сих пор…

Ну и ещё, что никак нельзя обойти, вспоминая про наш Новый Год – это те незнакомые горожанам моменты, какие даровал нам посёлок. Где у всех были свои дома, где все не только знали, но и были близки друг другу, где зайти на огонёк к соседям не считалось чем-то предосудительным. Потому-то, Новогодний праздник, несмотря на то, что начинался дома, всё равно выливался на улицу. Но не для того, чтобы потешиться всякой взрывоопасной китайщиной, вновь разбрестись по домам! Люди гуляли, встречались, заходили, пили-ели, пели, катались на санках, опять заходили и пили-пели. В общем – это был настоящий поселковый праздник. И так – от вечера до вечера (в те времена нужно было успеть уложиться в один нерабочий день – 1 января).

А ещё, наш поселковый Новый Год, был немыслим без нашего непременного Деда Мороза – Алексея Михайловича Мелешкина, который, в эти дни, вообще не снимал дедморозовского костюма и был, кажется, везде. И на утреннике в детском саду, и на вечере в школе (и там и там, кульминацией действа был протяжный призыв, исходящий из сотен юных глоток – «Дедушка Мороз, приходи!», а потом – «Ёлочка – зажгись!»). И в каждом доме, куда нужно было по поручению родителей завести подарок детям. И на улице, где он просто добавлял сказочности моменту, разъезжая по посёлку на тройке с бубенцами. Ежегодно менялись и мельтешили Снегурочки, а Мелешкин всегда оставался Дедом Морозом. Зарабатывал деньги? Х-хе! Про деньги вообще разговора не было! Душа требовала дарить окружающим радость. И он – дарил. Непонятно? Так праздник же! Новый Год!